Эта книга написана для тебя, любитель фантастики, И если ты, еще не раскрыв ее страниц, пожелаешь узнать, о чем она, я скажу тебе так: перед тобой правдивый роман о том, чего не было. Не удивляйся кажущемуся противоречию в словах: правда о небывшем. Противоречие это — в самой природе того литературного жанра, который называется научной фантастикой. Раз фантастика, значит, нечто выдуманное, нечто отличное от реальной действительности. А раз научная, то, стало быть, в чем-то соответствует законам развития и познания мира, выражает какую-то реальность природы и человека — хоть и выдуманное, но правдивое зеркало глубинной человеческой сущности. И в предлагаемом тебе романе фантастичны условия, в которых действуют люди будущего, но реальны действия людей в этих фантастических условиях, ибо эти действия отвечают высокому духу и устремлениям человека. Что до меня самого, то я был бы удивлен, если бы мне сказали, что где-то, как-то, когда-то точно осуществилась придуманная мной ситуация. И я был бы огорчен, если бы в придуманной мной ситуации люди действовали по-иному, чем я написал.
Автор
Из Фраскатти в старый Рим
Вышел Петр Астролог.
Свод небес висел над ним,
Будто черный полог.
Он глядел туда, во тьму,
Со своей равнины.
И мерещились ему
Странные картины.
Н. Морозов
Я человек: как бог, я обречен
Познать тоску всех стран и всех времен.
И. Бунин
Для меня эта история началась с того, что на второй день после возвращения на Землю, во время прогулки над кратерами Килиманджаро, я повстречал Лусина верхом на огнедышащем драконе.
Я не люблю летать на драконах. В них что-то от древнего театра. А неповоротливых пегасов я попросту не терплю. Для полетов на Земле я беру обычную авиетку — так и надежней и удобней. Но Лусин без драконов не мыслит передвижения. В школе, когда эти неповоротливые чудовища лишь входили в моду, Лусин вскарабкался на учебном драконе на Джомолунгму. Дракон вскоре подох, хоть был в кислородной маске, а Лусину запретили месяц появляться в конюшне. С той поры прошло сорок три года, но Лусин не поумнел. Он твердит, что в нём играет душа его предков, обожествлявших эти странные существа, по-моему же — он оригинальничает. Андре Шерстюк да он готовы вывернуться наизнанку, лишь бы чем-нибудь поразить, — такой уж это народ!
И когда с Индийского океана понесся крылатый змей, окутанный дымом и пламенем, я сразу понял, что на нем Лусин. Лусин выкрикнул приветствие и приземлился на обрыве кратера Кибо. Я покружился в воздухе, рассматривая его зверя, потом тоже сел. Лусин побежал ко мне, мы сердечно пожали друг другу руки. Мы не виделись два года. Лусин наслаждался моим удивлением.
Дракон был крупный, метров на десять. Он бессильно распластался на камнях, устало закрыл выпуклые зеленые глаза, его худые бока, бронированные оранжевой чешуей, вздувались и западали, крылья подрагивали. Над головой зверя клубился дым, при выдохе из пасти вырывалось пламя. Огнедышащие драконы были мне внове.
— Последняя модель, — сказал Лусин. — Два года выводил. Инфовцы хвалят. Хорош, нет?
Лусин работает в Институте Новых Форм — ИНФе — и не устает хвастаться, что у них создают живые новообразования, до каких природа не доберется и за миллиард лет. Кое-что, например говорящие дельфины, у них и вправду получалось неплохо. Дымящий, как вулкан, змей не показался мне красивым.
Правда, летает он красиво, этого не буду отрицать. И пегасы, и драконы в воздухе чувствуют себя хорошо. Лусин объяснял, что при работе мышц у них развивается антигравитационное поле, отчего они теряют добрых девять десятых веса. Но мне все равно странно глядеть, когда такие массивные животные легко устремляются вверх. Драконы обычно довольно медлительны. А у этого мне не понравился дым, хотя Лусин сказал, что и дым и пламя созданы у них лишь для красоты, вроде как оперенье для павлина: и не жжет, и не пачкает.
— Вся эта бутафория ни к чему. Если, конечно, вы не задумали пугать им детишек.
Лусин любовно похлопал дракона по одной из его лягушачьих ног.
— Эффектен. Повезем на Ору. Пусть смотрят.
Меня раздражает, когда говорят об Оре. Половина моих друзей летит туда, а мне не повезло. Меня бесит не их удача, конечно, а то, что они превращают интереснейшую встречу с обитателями иных миров в примитивную выставку игрушек. Каких только изделий не тащат на Ору!
— Чепуха! Никто там не взглянет на твое ископаемое. Каждый звездожитель сам по себе удивительней всех ваших диковинок. Думаю, машины заинтересуют их куда больше.
— Машины — да! Звери — тоже да. Все — да!
— И ты — да! — передразнил я. — Вот уж образец человека пятого века: рыжеволосый, рыжеглазый, рост метр девяносто два, возраст — под шестьдесят, одинок. Как бы там в тебя не влюбилась мыслящая жаба. И на драконе не удерешь!
Лусин улыбнулся и покачал головой:
— Завидуешь, Эли. Древнее чувство. До драконов. Понимаю. Сам был на твоем месте.
Лусин говорит словно иероглифами. Мы привыкли к его речи, но незнакомые не всегда его понимают. Он, впрочем, не любит толковать с незнакомыми.
Его укор расстроил меня, я с возмущением отвернулся. Лусин положил мне руку на плечо.